С того вечера Лила потеряла ту немногую свободу, какой еще располагала. Стефано вел себя очень странно. Убедившись, что жене известно о его связи с Адой, он утратил всякую осторожность: не ночевал дома, разъезжал с любовницей в машине, а в августе даже поехал с ней в отпуск. Они на «фиате-спайдер» отправились в Стокгольм, хотя по официальной версии Ада была в Турине, навещая кузину, которая работала на заводе «Фиат». Одновременно в нем проснулась болезненная ревность: он не выпускал жену из дома, даже за продуктами, которые заставлял заказывать по телефону, а когда она ненадолго выходила погулять с ребенком, допрашивал, кого она видела и с кем говорила. Он самозабвенно играл роль ревнивого мужа, словно боялся, что его измены подтолкнут к измене и ее. То, что они с Адой вытворяли в квартирке на Реттифило, подстегивало его воображение: ему чудилось, что Лила где-нибудь выделывает то же самое со своими любовниками. Он боялся прослыть рогоносцем и бахвалился собственными похождениями.
Впрочем, ревновал Стефано не ко всем, выстраивая предполагаемых соперников в соответствии со своего рода иерархией. Лила скоро поняла, что наибольшее беспокойство в нем вызывал Микеле. Стефано чувствовал, что Микеле постоянно его обманывает и держит за мальчишку. Лила ни разу не обмолвилась о том, что Солара пытался ее поцеловать и даже предлагал стать его любовницей, но Стефано догадывался, что Микеле, упорно добивавшийся его разорения, мечтал еще и увести у него жену — это прозвучало бы заключительным аккордом его полной победы над домом Карраччи. С другой стороны, простая логика подсказывала ему, что здесь не обошлось — не могло обойтись — без попустительства Лилы. Одним словом, она была кругом виновата. Он постоянно донимал ее вопросами: «Ты виделась с Микеле? О чем вы говорили? Он опять просил, чтобы ты нарисовала ему новые модели?» Иногда его злоба доходила до того, что он орал: «Не смей даже здороваться с этим подонком!» Он рылся в ее вещах, упорно ища доказательств того, что его жена — шлюха.
Положение стало особенно нестерпимым сначала из-за Паскуале, а затем из-за Рино.
Разумеется, Паскуале последним, даже позже Лилы, узнал, что его невеста крутит шашни со Стефано. Никто ему об этом не рассказывал, но однажды воскресным сентябрьским вечером он своими глазами увидел, как они в обнимку выходят из дома на Реттифило. Накануне Ада сказала ему, что должна сидеть с матерью, а потому их свидание отменяется. Паскуале и сам был вечно занят — если не работой, то политическими делами, и не замечал, что невеста явно его избегает. Застав ее со Стефано, он испытал шок; его первым порывом было броситься к ним и перерезать горло обоим, но коммунистические убеждения не позволили ему дать волю гневу. Недавно Паскуале избрали секретарем партийной ячейки нашего квартала, и, хотя в прошлом он, как и все мальчишки, с которыми мы выросли, мог по случаю обозвать девчонку шлюхой, теперь, став более подкованным — он читал газету «Унита» и коммунистические брошюры и вел заседания ячейки, — старался ничего подобного не делать и даже убеждал себя, что женщины в общем и целом ничем не хуже мужчин, что они имеют право на собственные мысли и чувства и должны пользоваться такой же свободой. Раздираемый обидой, но не способный изменить своей широте взглядов, на следующий вечер, даже не помывшись после работы, он пошел к Аде и сказал ей, что ему все известно. Та испытала облегчение и со слезами во всем ему призналась, умоляя ее простить. Паскуале спросил, зачем она так поступила — может, из-за денег? Но Ада ответила, что она любит Стефано; никто кроме нее не знает, какой он на самом деле хороший, добрый и щедрый. Паскуале в отчаянии ударил кулаком по стене кухни Капуччо и пошел домой, утирая слезы. Рука у него сильно болела. Всю ночь они с Кармен проговорили о своих несчастьях. И брат, и сестра жестоко страдали: он — из-за Ады, она — из-за Энцо, которого так и не смогла забыть. Все стало совсем плохо, когда обманутый Паскуале решил, что обязан защитить честь Ады, а заодно и Лилы. Он отправился к Стефано и для начала произнес перед ним несколько сумбурную речь, суть которой сводилась к тому, что тот должен расстаться с женой и открыто поселиться с любовницей. Затем он пошел к Лиле и осыпал ее упреками за то, что она позволяет мужу попирать не только свои чувства, но и свои женские права. Однажды утром — было половина седьмого — Стефано подкараулил Паскуале, когда тот шел на работу, и предложил ему денег — с условием, что тот прекратит лезть в его дела и приставать к его жене и к Аде. Паскуале взял деньги, пересчитал их и подбросил в воздух, возмущенно крикнув: «Я с детства работаю и не нуждаюсь в твоих подачках!» После чего вежливо извинился и сказал, что ему пора на работу, иначе он опоздает и его уволят. Он успел отойти довольно далеко, как вдруг передумал, обернулся и крикнул колбаснику, который подбирал разлетевшиеся купюры: «Ты еще хуже своего отца, вонючего фашиста!» Они страшно подрались; если бы не разнявшие их прохожие, дошло бы до смертоубийства.
Рино тоже подлил масла в огонь. Он очень горевал, что Лила перестала заниматься с Дино и делать из него вундеркинда. На зятя он затаил горькую обиду: тот не только не давал ему ни гроша, но и спустил его с лестницы. Известную всему кварталу связь Стефано с Адой он воспринимал как личное оскорбление, ведь была задета честь его сестры. Он решил отомстить зятю, но сделал это весьма оригинальным образом. Стефано бил жену — и он начал бить Пинуччу. У Стефано была любовница — и он завел себе любовницу. Пусть сестра Стефано на своей шкуре испытает все, что ее братец выделывает с его родной сестрой.