История нового имени - Страница 117

117

— Сядешь на автобус и съездишь на ближайший пляж, — ответил он.

— Почему ты не хочешь снять нам дом? — возмутилась Лила.

— Зачем? Чтобы ты там трахалась с кем попало с утра до вечера?

Он вышел из дома и вернулся только наутро.

Через несколько дней все выяснилось. Лила с коляской отправилась в центр. Она искала книгу, на которую ссылался автор той, которую она читала, но в книжных ее не было. Немного уставшая, она дошла до пьяцца Мартири и решила зайти к Альфонсо, который с большим удовольствием распоряжался в магазине, попросить его о помощи. У входа она столкнулась с красивым, элегантно одетым молодым человеком, которого звали Фабрицио. Это был не клиент, а друг Альфонсо. Лила остановилась немного с ним с поболтать — оказалось, он знал кучу вещей. Они поговорили о литературе, об истории Неаполя и о детском образовании; последняя тема была Фабрицио особенно близка, потому что он писал по ней диплом в университете. Альфонсо молча слушал их разговор, а когда Ринуччо заплакал, взял его на руки и начал баюкать. Тут появились покупатели, и Альфонсо переключился на них. Лила еще немного поговорила с Фабрицио — она уже так давно не общалась с человеком, способным поддержать интересную беседу! Фабрицио начал прощаться, и Лила с детской бесцеремонностью расцеловала его, а затем и Альфонсо в обе щеки.

— Какое удовольствие с тобой говорить, — сказал Фабрицио с порога.

— Взаимно.

Лила погрустнела. Пока Альфонсо обслуживал клиентов, она вспомнила всех, с кем познакомилась за время работы в магазине, вспомнила Нино, опущенную ставню, полумрак, их волнующие разговоры… Ровно в час Нино заходил в незаметную дверь, а в четыре через нее же уходил. Может быть, это все ей только приснилось? Она с недоумением огляделась. Нет, она не тосковала ни по тому времени, ни по Нино. Она понимала лишь, что время прошло и то, что было когда-то таким важным, сегодня потеряло значение, оставив раздрай в душе и мыслях. Она взяла на руки Ринуччо и уже хотела уйти, когда в магазин вошел Микеле Солара.

Он тепло поздоровался с Лилой, потискал Дженнаро и сказал, что он очень похож на мать. Потом он пригласил ее к бару, угостил кофе и предложил подвезти домой на машине. Как только они тронулись с места, Микеле сказал:

— Лина, бросай своего мужа! Прямо сегодня. Я позабочусь о тебе и о твоем сыне. Я купил квартиру в Вомеро, на пьяцца Артисти. Если хочешь, съездим туда, и я все тебе покажу. Я выбирал ее и думал о тебе. Можешь делать там что хочешь. Читай, пиши, изобретай что в голову взбредет, спи, смейся, занимайся с Ринуччо. Все, что мне нужно, — это смотреть на тебя и слушать, что ты говоришь.

Микеле впервые говорил с ней без своей обычной иронии. Он вел машину, все время бросая на нее короткие встревоженные взгляды, стараясь угадать, что она думает. Но Лила смотрела на дорогу, одновременно отбирая у Дженнаро пустышку, к которой он, по ее мнению, слишком привык. Мальчик отталкивал ее руку. Когда Микеле наконец умолк, Лила, которая слушала его не прерывая, спросила:

— Это все?

— Да.

— А как же Джильола?

— При чем тут Джильола? Ответь мне, да или нет, а там видно будет.

— Нет, Микеле, мой ответ: нет. Я не захотела быть с твоим братом и с тобой не хочу. Во-первых, потому что ни ты, ни он мне не нравитесь, а во-вторых, потому что вы оба думаете, что можете получить все, что захотите, невзирая ни на какие правила.

— Да дай ты ему эту соску, что он у тебя плачет? — пробормотал Микеле и мрачно добавил: — Подумай, Лина. Очень может быть, что уже завтра ты об этом пожалеешь и сама ко мне прибежишь.

— Это вряд ли.

— Ах так? Ну тогда слушай.

Он рассказал ей о том, о чем знали уже все («даже твоя мать, твой отец и твой придурок брат, которые ничего тебе не говорят, чтобы не поднимать шума»). Любовницей Стефано была Ада, и их связь началась давно, еще до поездки на Искью.

— Пока ты сидела на той вилле, — сказал Микеле, — она каждый день таскалась к тебе домой.

По возвращении Лилы любовники ненадолго затаились, но вскоре взялись за старое, а когда Лила на месяц исчезла, почти открыто стали жить вместе. Недавно Стефано снял квартиру на Реттифило и там виделся с Адой.

— Ты мне веришь?

— Верю.

— И что думаешь?

Что тут было думать. Лилу поразило не то, что муж завел любовницу и что этой любовницей оказалась Ада, а то, как он бесился, когда приехал за ней на Искью. Она вспомнила, как он орал и как избил ее.

— Вы все мне противны. И ты, и Стефано, и все остальные.

101

Лила вдруг сообразила, что правда на ее стороне, и немного успокоилась. В тот вечер она уложила сына и стала ждать возвращения Стефано. Он пришел уже за полночь и нашел жену в кухне, за столом. Лила оторвала взгляд от книги и сказала, что знает про Аду, знает, что их связь продолжается давно, и что ей на это плевать. «Как ты со мной, так и я с тобой», — улыбнулась она и повторила — в который раз? — что Дженнаро не его сын. Потом она сказала, что Стефано может делать все, что ему заблагорассудится, и спать где хочет и с кем хочет. «Главное, — вдруг крикнула она, — не смей больше прикасаться ко мне!»

Не знаю, что было у нее на уме, возможно, она хотела лишь добиться полной ясности. Или ждала, что Стефано во всем признается, или изобьет ее, или выгонит из дома, или заставит ее прислуживать его любовнице. Она приготовилась к тому, что Стефано будет говорить с ней свысока, как человек, уверенный, что, раз у него деньги, он может позволить себе все. Но Стефано не сделал ни первого, ни второго, ни третьего. Он все отрицал. Мрачным, но спокойным тоном он сказал, что Ада — просто продавщица у него в лавке и нечего верить глупым сплетням. Потом, повысив голос, он заявил, что если она еще раз посмеет намекнуть, что Дженнаро не его сын, то, Бог свидетель, он убьет ее на месте. Дженнаро — вылитый он, это все видят, и пусть она его лучше не злит, болтая всякую чушь. Под конец — что поразило Лилу больше всего — он сказал, что любит ее и будет любить всегда, потому что она — его венчанная жена и ничто никогда их не разлучит. Он потянулся ее поцеловать, но Лила его оттолкнула. Тогда он подхватил ее на руки, отнес в спальню, где стояла детская кроватка, сорвал с нее одежду и грубо вошел в нее, пока она шепотом, сдерживания рыдания, умоляла его: «Ринуччо проснется, он может нас увидеть, прошу тебя, пойдем в другую комнату!»

117