Разумеется, ничего подобного я от нее не услышала. «Ладно, я поговорю с Нино, — бросила она. — Бруно больше не будет к тебе приставать». Поэтому мы продолжали каждый день видеться с мальчиками; мы встречались в девять утра и расставались около полуночи. Но уже во вторник вечером, после того как Лила позвонила Стефано, Нино вдруг сказал: «Вы ведь ни разу не были дома у Бруно. Не хотите зайти?»
Я сразу отказалась, сославшись на то, что у меня болит желудок и мне надо домой. Нино и Лила неуверенно переглянулись. Бруно молчал. Я почувствовала на себе их недовольные взгляды и неуверенно добавила: «Как-нибудь в другой раз».
Лила ничего не сказала, но, едва мы остались одни, воскликнула: «Ты не имеешь права портить мне жизнь, Лену!» На что я ответила: «Если Стефано узнает, что мы ходили к ним домой, достанется не только тебе, но и мне». Но этим я не ограничилась. Дома, воспользовавшись плохим настроением Нунции, я незаметно натравила ее на дочь, и она начала ругать Лилу за то, что та слишком много времени проводит на пляже и слишком поздно возвращается домой. Сделав вид, что хочу их помирить, я предложила: «Синьора Нунция, давайте завтра вечером мы вместе пойдем в кафе есть мороженое. Вы сами увидите, что мы не делаем ничего плохого». Лила впала в бешенство. Она заорала, что весь год как проклятая вкалывала в колбасной лавке и заслужила право на капельку свободы. Тут сорвалась и Нунция. «Что ты несешь? — закричала она на дочь. — Какая еще свобода? Ты замужем! Все твое право — это слушаться мужа! Пусть Лену мечтает о свободе, а ты и думать не смей!» Лила ушла к себе в комнату и хлопнула дверью.
Но на следующий день Лила все равно добилась своего: Нунция осталась дома, а мы отправились звонить Стефано. «Чтоб были дома не позднее одиннадцати», — хмуро сказала Нунция, обращаясь ко мне, на что я кивнула: «Хорошо». Она посмотрела на меня долгим вопросительным взглядом. Нунция встревожилась не на шутку: ей полагалось приглядывать за нами, но она не справилась со своей ролью; она боялась, что мы наделаем глупостей, но, вспоминая собственную безрадостную молодость, не хотела лишать нас невинных развлечений. «В одиннадцать будем», — подтвердила я, чтобы ее успокоить.
Разговор со Стефано продлился не дольше минуты. Лила вышла из кабинки, и Нино спросил меня:
— Как ты себя чувствуешь, Лену? Тебе получше? Зайдете посмотреть дом?
— Пойдемте, — поддакнул Бруно. — Выпьем что-нибудь, и мы проводим вас домой.
Лила согласно кивнула, я промолчала. Снаружи дом выглядел старым и обшарпанным, но внутри все сияло новизной: белый, прекрасно освещенный погреб, битком набитый винами и колбасами, мраморная лестница с коваными перилами, массивные двери и окна с позолоченными ручками. Здесь было много комнат; я обратила внимание на желтые диваны и телевизор. Кухонные шкафы были цвета морской волны; в спальнях стояли гардеробы, похожие на готические церкви. Я впервые осознала, что Бруно действительно богат, намного богаче Стефано. И подумала, что, узнай моя мать, что за мной ухаживает сын владельца колбасной фабрики Соккаво, что я была у него в гостях и вместо того, чтобы возблагодарить Господа за выпавшую мне удачу и постараться заарканить Бруно, я дважды его отшила, она бы меня отлупила. С другой стороны, именно мысль о матери с ее хромой ногой только укрепила меня в мысли, что Бруно мне не пара. Этот дом меня обескуражил. Зачем я сюда пришла, что здесь забыла? Лила вела себя раскованно и без конца смеялась, а меня мутило, как при высокой температуре. На все предложения я отвечала «да», лишь бы не объяснять, почему я ничего не хочу. Хочешь пить? Поставить эту пластинку? Включить телевизор? Будешь мороженое? Вскоре обнаружилось, что Нино и Лила куда-то исчезли, и я испугалась. Куда они ушли? Неужели в спальню Нино? Неужели Лила готова перейти и эту черту? Неужели?.. Нет, я гнала от себя эту мысль. Я встала с дивана.
— Уже поздно. Нам пора.
Бруно огорчился, но не утратил любезности. «Останься еще ненадолго», — пробормотал он и добавил, что завтра утром уезжает на семейное торжество и вернется только в понедельник. Еще он сказал, что эти дни в разлуке со мной будут для него мукой. Он осторожно взял меня за руку и признался, что любит меня. Я осторожно отняла у него свою руку, и больше он не пытался до меня дотронуться, зато долго распространялся на тему своих чувств ко мне, это он-то, обычно молчаливый. Мне было неудобно его перебивать, но я наконец решилась и сказала: «Мне правда пора», а потом крикнула погромче: «Лила, мы уходим, уже четверть одиннадцатого».
Через несколько минут парочка вернулась в гостиную. Нино и Бруно проводили нас до такси. Бруно прощался с нами так, словно едет не в Неаполь на выходные, а в Америку до конца своей жизни. По дороге Лила наклонилась ко мне и торжественно, словно сообщала важную новость, сказала:
— Нино тобой восхищается.
— А я им — нет, — хрипло ответила я. И прошептала: — А что, если ты забеременеешь?
— Не бойся. Мы только целуемся и обнимаемся, — шепнула она в ответ.
— Да?
— В любом случае я ничем не рискую.
— Но ведь однажды ты забеременела.
— Говорю тебе, все под контролем. Он умеет делать все как надо.
— Кто это — он?
— Нино. У него есть презервативы.
— А это еще что?
— Не знаю, он так сказал.
— Не знаешь, но готова ему поверить?
— Это штука, которую надевают сверху.
— Сверху чего?
Мне хотелось, чтобы она назвала вещи своими именами, чтобы до нее дошел смысл ее собственных слов. Сначала она убеждает меня, что они только целуются, а потом признается, что Нино знает, что делать, чтобы она не забеременела. Я была в ярости и пыталась ее устыдить. Но Лила прямо-таки светилась счастьем от того, что произошло и еще должно было произойти. Дома она ласково поговорила с матерью, отметила, что мы вернулись даже раньше назначенного часа, и сказала, что пойдет спать. Свою дверь она оставила приоткрытой и, увидев, что я тоже ложусь, окликнула меня: «Зайди на минутку, только дверь закрой».