— Ты женат?
— Шутишь?
— Но хоть помолвлен?
— То да, то нет.
— И чем занимаешься?
— Ничем. На меня другие работают.
Лилу вдруг осенило. Полушутливым тоном она спросила:
— Может, у тебя и для меня работа найдется?
— Для тебя? Но зачем?
— Чтобы работать.
— Ты что, мечтаешь делать колбасу?
— Почему бы и нет.
— А что скажет твой муж?
— У меня больше нет мужа. Зато есть сын.
Бруно смотрел на нее, не понимая, шутит она или всерьез. От растерянности он поспешил сменить тему. «Это не слишком приятная работа», — заметил он и пустился в рассуждения о превратностях любви. Его отец с матерью без конца ссорились, а он недавно пережил роман с замужней женщиной, которая в итоге его бросила. Лилу удивила разговорчивость Бруно — она помнила его совсем другим. Он пригласил Лилу в кафе и за кофе продолжал распространяться о себе. Лила уже собиралась проститься, когда он спросил:
— Так ты и правда рассталась с мужем? И у тебя есть сын?
— Да.
Он нахмурился и что-то нацарапал на салфетке.
— Сходи к этому человеку, он бывает с восьми утра. Покажи ему эту записку.
— Показать салфетку? — улыбнулась Лила.
— Именно.
— И все?
Бруно кивнул, немного смущенный ее насмешливым тоном.
— Прекрасное было лето, — пробормотал он.
— Для меня тоже, — согласилась Лила.
Обо всем этом я узнала гораздо позже. Я хотела сразу отправиться в Сан-Джиованни по адресу, который мне дала Ада, но тут случилось одно важное событие. Однажды утром я без особого воодушевления читала длинное письмо от Пьетро и вдруг на последней странице, в самом ее конце, вздрогнула от удивления. Он писал, что предложил прочитать мой текст (он выразился именно так) своей матери. Аделе так понравилась моя повесть, что она отдала перепечатать ее на машинке и отнесла в одно миланское издательство, для которого уже много лет делала переводы. В издательстве повесть одобрили и решили опубликовать.
Я хорошо помню то позднее осеннее утро; на улице было ненастно. Я сидела за кухонным столом, на котором мать гладила белье. Она энергично водила туда-сюда старым утюгом, и столешница тряслась у меня под локтями. Я несколько раз перечитала последние строки письма Пьетро и наконец медленно, словно пытаясь убедить себя, что это не сон, сказала на итальянском:
— Мама, кажется, скоро напечатают роман, который я написала.
Мать прекратила гладить и стоймя поставила утюг на стол.
— Ты написала роман? — спросила она на диалекте.
— Вроде как.
— Так да или нет?
— Да.
— И тебе заплатят?
— Не знаю.
Я выскочила на улицу и побежала в бар «Солара», откуда можно было позвонить по межгороду. После нескольких попыток — Джильола кричала мне из-за стойки: «Давай уже, говори!» — я услышала голос Пьетро. Он сразу предупредил меня, что его ждет срочная работа и у него совсем нет времени. Впрочем, о книге он знал не больше, чем уже написал.
— Но ты-то ее прочел? — с волнением спросила я.
— Да.
— И не написал мне ни слова!
Он что-то пробормотал о том, что страшно занят и ничего не успевает.
— И как тебе?
— Нормально.
— Нормально?
— Хороший роман. Но лучше поговори об этом с мамой: я филолог, а не литературный критик.
Он продиктовал мне номер телефона родителей.
— Мне неловко им звонить…
— Ты написала книгу, ты за нее и отвечай, — с легким раздражением ответил он. Я удивилась: обычно он всегда был вежлив.
Я почти не знала Аделе Айроту, мы виделись с ней всего четыре раза и обменялись только парой дежурных фраз. Почему-то я думала, что она — просто мать семейства, хотя образованная и умная. Супруги Айрота ничего не рассказывали о себе и вели себя так, словно ничего особенно собой не представляют, одновременно принимая как должное, что все их знают. Лишь теперь мне стало ясно, что она еще и работает и обладает определенным влиянием. Трясущейся рукой я набрала номер. Мне ответила домработница и передала трубку Аделе. Мы вежливо поздоровались друг с другом. Она называла меня на «вы». Она подтвердила, что в издательстве не сомневаются, что книга будет иметь успех; кажется, они уже отправили мне договор.
— Договор? — переспросила я.
— Ну да, договор. Или вы уже связали себя обязательствами с другим издательством?
— Нет. Но я… Я даже ни разу не перечитала текст.
— Вы хотите сказать, что это первый вариант? И вы написали его вот так, на одном дыхании? — недоверчиво спросила она.
— Да.
— Уверяю вас, он вполне готов к публикации.
— Но мне надо еще над ним поработать!
— Доверьтесь мне и ничего в нем не меняйте. В нем есть искренность, органичность и тайна — все главные качества настоящей литературы.
Она еще раз меня поздравила, хоть и не без иронии. И заметила — как будто я этого не знала, — что «Энеида» тоже не завершена. Она была уверена, что я давно пишу, и спросила, что еще у меня есть. Я призналась, что это моя первая попытка, чем изумила Аделе. «Талант и везенье!» — воскликнула она и объяснила, что в издательском плане возникла дыра, поэтому моя повесть не только произвела хорошее впечатление, но и пришлась как нельзя более кстати. Книгу намеревались выпустить весной.
— Так скоро?
— Вы против?
Я поспешила сказать, что я только за.
Джильола, которая из-за своего прилавка слышала весь разговор, спросила с нескрываемым любопытством: