История нового имени - Страница 114

114

Это его «все-таки» мне совсем не понравилось. Я никогда не замечала в Энцо особой чуткости, но тут поняла, что, шагая рядом со мной, он услышал — именно услышал — то, чего я не собиралась говорить вслух. Наверное, мое тело помимо моей воли перечислило длинный список недостатков, которые я приписывала нашей общей подруге.

98

Ради маленького Дженнаро Лила начала выбираться из дома. Она наряжала малыша в голубые и белые одежки, выкатывала огромную неудобную коляску, на которую разорился ее брат, и шла гулять по новому району. Стоило Ринуччо захныкать, она бежала в колбасную лавку и садилась его кормить под восхищенным взглядом свекрови, умильными — клиентов и угрюмым — Кармен, которая тут же опускала глаза в пол. Лила не давала ребенку плакать и кормила его по первому требованию. Ей нравилось держать его у груди и чувствовать, как ее молоко струится в крошечный ротик, даря ей ощущение освобождения. Лишь в эти минуты ей было хорошо, и она писала в дневниках, что боится дня, когда ей придется отнять сына от груди.

С первыми теплыми деньками Лила стала уходить подальше, в парк за церковью, потому что в новом квартале почти не было зелени. Прохожие останавливались посмотреть на мальчика и восхищались его красотой, что переполняло Лилу счастьем. Если ей надо было поменять малышу пеленки, она шла в старую лавку Стефано. Покупатели шумно приветствовали ее и Дженнаро. Бледная Ада в чистом опрятном фартуке, с накрашенными тонкими губками и аккуратно убранными волосами вела себя так, словно была хозяйкой, и покрикивала даже на Стефано. Она старательно намекала Лиле, что у них слишком много дел, а ей со своей коляской здесь не место. Лила не обращала на нее внимания. Скорее ее смущало поведение мужа. Дома он не проявлял к ребенку никакого интереса, но и особой неприязни не демонстрировал, тогда как при чужих людях, которые наперебой сюсюкали с малышом и делали ему «козу», даже не смотрел в его сторону и напускал на себя подчеркнуто безразличный вид. Лила заходила в подсобку, мыла Дженнаро, быстренько его переодевала и возвращалась с ним в парк. Там она с нежностью разглядывала сына, стараясь найти в его личике черты Нино и размышляя, дошло ли до Стефано то, в чем она безрезультатно пыталась ему признаться.

Впрочем, она не слишком на этом зацикливалась. Ее дни текли спокойно, не доставляя ей ни радостей, ни тревог. Она занималась ребенком и понемножку читала, растягивая одну книгу на долгие недели. В парке, пока мальчик спал, она рассеянно разглядывала древесные ветви, на которых уже набухали почки, или что-то писала в дневнике, который теперь вела от случая к случаю.

Однажды ее внимание привлекла похоронная церемония в соседней церкви. Она подошла с коляской поближе и поняла, что хоронят мать Энцо. Бледный, он неподвижно стоял рядом с гробом, но Лила не стала подходить к нему со своими соболезнованиями. В другой раз, когда она сидела рядом с коляской на скамейке и читала толстую книгу в зеленой обложке, перед ней остановилась, опираясь на палку, иссохшая старуха с запавшими щеками.

— Узнаешь меня? — спросила она.

Только по блеску глаз Лила узнала в старухе когда-то вальяжную учительницу Оливьеро. Взволнованная, она вскочила и хотела ее обнять, но та недовольно скривилась. Лила показала на коляску и с гордостью произнесла: «Его зовут Дженнаро». Она привыкла, что все восхищаются ее сыном, и того же ждала от бывшей учительницы, но та не удостоила малыша даже взглядом, зато заинтересовалась книгой, которую Лила захлопнула, зажав палец на нужной странице.

— Что это ты читаешь?

Лила почему-то занервничала. Учительница изменилась до неузнаваемости, но глаза и строгий тон, каким она задавала ученикам вопросы, остались прежними. Тогда и в Лиле проснулась бывшая ученица начальной школы, и она с дерзким высокомерием ответила:

— Книга называется «Улисс».

— Это что, про Одиссея?

— Нет, это о современной жизни. О ее приземленности.

— А о чем еще?

— Больше ни о чем. В ней говорится, что наша голова набита глупостями. Что человек — это только мясо, кости и кровь. Что все мы друг друга стоим и озабочены только тем, чтобы есть, пить и трахаться.

Услышав последнее слово, учительница не удержалась и сделала Лиле строгое, как в школе, замечание, на что та нахально рассмеялась. Старуха насупилась и еще строже спросила, нравится ли ей книга. Лила ответила, что она трудно читается и ей не все понятно.

— Тогда зачем ты ее читаешь?

— Ее читал один мой знакомый. Но ему она не понравилась.

— А тебе?

— А мне нравится.

— Несмотря на сложность?

— Да.

— Не читай книг, которые не можешь понять. Ни к чему хорошему это не приведет.

— Многие вещи не приводят ни к чему хорошему.

— Ты что, несчастна?

— Пфф!

— Тебе были суждены великие дела.

— Я их и совершила: вышла замуж и родила сына.

— Это может кто угодно.

— Я и есть кто угодно.

— Ты ошибаешься.

— Нет, это вы ошибаетесь. Вы всегда ошибались на мой счет.

— Ты всегда была невоспитанной и такой и осталась.

— Да уж, со мной у вас ничего не вышло.

Синьора Оливьеро уставилась на Лилу, и та прочитала на ее лице беспокойство: неужели она и в самом деле ошиблась? Учительница вглядывалась в Лилу, пытаясь отыскать в ее глазах отблеск того недюжинного ума, какой заметила в ней в детстве. Ей страшно не хотелось признавать, что она ошиблась. Лила сосредоточилась на том, чтобы стереть с лица умное выражение: еще не хватало, чтобы старуха начала отчитывать ее за то, что она загубила свои таланты. Она как будто снова оказалась на экзамене и парадоксальным образом боялась, что сдаст его слишком хорошо. «Пусть думает, что я глупая, — твердила про себя Лила, чувствуя, как часто бьется сердце. — Пусть думает, что вся моя родня — дураки набитые, что дураками были все мои предки и такими же дураками будут мои потомки, включая Дженнаро». Потом ей это надоело, она бросила книгу в сумку, взялась за ручку коляски и пробормотала, что ей пора. Эта старая ведьма решила, что до сих пор может бить ее указкой! Лила пошла прочь, оставив в парке учительницу — вцепившуюся в набалдашник палки ссохшуюся старушку, пожираемую болезнью, но отказывающуюся ей сдаваться.

114